Я обманул ольху. В один из зимних дней, На берегу застывшей нашей речки Я наломал заснеженных ветвей И внес в тепло, которое от печки. Не в то, что нам апрель преподнесет, Когда земля темнеет и курится, И в синем небе проплывает лед, И в синих водах пролетают птицы. Тогда глядится в зеркало ольха, В серьгах расцветших — славная обнова! Ну, не сирень, а все же не плоха. Сирень когда? А я уже готова. Сережки нежным золотом сквозят, Летит по ветру золотистый цветень. Земля черна, но свадебный наряд Ее пречист, душист и разноцветен.

Что в семечке от наших скрыто глаз, На свет выходит сокровенной сутью. Итак, Я в тот запомнившийся раз Домой принес мороженые прутья. Смеялись люди — экие цветы! Уж лучше б веник ты поставил в воду! Но от печной, домашней теплоты Включился некий механизм природы. Жизнь пробудил случайный обогрев, Сработали реле сторожевые. На третий день, взглянув и обомлев, Мы поняли, что прутья те — живые! В них происходят тайные дела, Приказ, аврал, сигналы по цепочке. Броженье соков. Набухают почки. И дрогнула ольха и зацвела. Висят сережки длинные подряд. Разнежились. На десять сантиметров. Пыльцой набухли. Жаждут, Ждут, Хотят Программой предусмотренного ветра. Он облегчит, он лаской обовьет, А без него и тягостно и плохо. Ольха цветет, надеется, зовет, Еще не зная страшного подвоха. Но нет корней, и почвы нет, и нету В глухих стенах земного ветерка. Цветет в кувшине пышным пустоцветом Обманутое дерево ольха. Не пить воды, на солнышке не греться, В июльский дождь листвою не шуметь, И в воды те в апреле не глядеться, И продолженья в мире не иметь. Что из того, что радостно и звонко Раздастся песня раннего скворца? Летит, пылит на мертвую клеенку Досадный мусор — мертвая пыльца.