От меня убегают звери, Вот какое ношу я горе. Всякий зверь, лишь меня завидит, В ужасе, Не разбирая дороги, Бросается в сторону и убегает прочь. Я иду без ружья, а они не верят. Вчера я стоял на краю поляны И смотрел, как солнце с сумраком спорит: Над цветами — медовый полдень, Под цветами — сырая ночь. На поляну бесшумно, легко, упруго, Не ожидавшая столь интересной встречи, С клочьями линючей шерсти на шее Выбежала озабоченная лиса. Мы посмотрели в глаза друг другу. Я старался смотреть как можно добрее (По-моему, я даже ей улыбнулся),

Но было видно, как наполняются ужасом Ее звериные выразительные глаза. Но ведь я не хотел ее обидеть. Напротив. Мне было бы так приятно, Если бы она подошла и о ногу мою потерлась (О ногу мою не терлась лиса ни разу). Я пригладил бы ее линючую рыжую шерсть. Но она рванулась, земли под собой не видя, Как будто я чума, холера, проказа, Семиглавое, кровожадное чудовище, Готовое наброситься, разорвать и съесть. Сегодня я нагнулся поднять еловую шишку, Вдруг, из хвороста, из прохладной тени, Выскочил заяц. Он подпрыгнул, замер И пустился, как от выстрела, наутек. Но ведь я не хотел обидеть зайчишку. Он мог бы запрыгнуть ко мне на колени, Верхней губой смешно шевеля и ушами, Подобрал бы с ладони корочку хлебца, В доброте человека разуверившийся зверек. Белки, Завидев меня, в еловых прячутся лапах. Ежи, Завидев меня, стараются убежать в крапиву. Олени, Кусты разрывая грудью, От меня уносятся вплавь и вскачь. Завидев меня Или только услышав запах, Все живое разбегается торопливо, Как будто я самый последний беспощадный Звериный палач. Я иду по лесам, раздвигая зеленые ветви, Я иду по лугам, раздвигая зеленые травы, Я иду по земле, раздвигая прозрачный воздух, Я такой же, как дерево, как облако, как вода... Но в ужасе от меня убегают звери, В ужасе от меня разбегаются звери. Вот какое горе. Вот какая беда!