Бывать на кладбище столичном, где только мрамор и гранит,— официально и трагично, и надо делать скорбный вид. Молчат величественно тени, а ты еще играешь роль, как тот статист на главной сцене, когда уже погиб король. Там понимаешь оробело полуничтожный жребий свой... А вот совсем другое дело в поселке нашем под Москвой. Так повелось, что в общем духе по воскресеньям утром тут, одевшись тщательно, старухи пешком на кладбище идут. Они на чистеньком погосте сидят меж холмиков земли, как будто выпить чаю в гости сюда по близости зашли. Они здесь мраморов не ставят, а — как живые средь живых — рукой травиночки поправят, как прядки доченек своих. У них средь зелени и праха, где все исчерпано до дна, нет ни величия, ни страха, а лишь естественность одна. Они уходят без зазнайства и по пути не прячут глаз, как будто что-то по хозяйству исправно сделали сейчас.