По дороге прифронтовой, Запоясан, как в строю, Шел боец в шинели новой, Догонял свой полк стрелковый, Роту первую свою. Шел легко и даже браво По причине по такой, Что махал своею правой, Как и левою рукой. Отлежался. Да к тому же Щелкал по лесу мороз, Защемлял в пути все туже, Подгонял, под мышки нес. Вдруг — сигнал за поворотом, Дверцу выбросил шофер, Тормозит: — Садись, пехота,

Щеки снегом бы натер. Далеко ль? — На фронт обратно, Руку вылечил. — Понятно. Не герой? — Покамест нет. — Доставай тогда кисет. Курят, едут. Гроб — дорога. Меж сугробами — туннель. Чуть ли что, свернешь немного, Как свернул — снимай шинель. — Хорошо — как есть лопата. — Хорошо, а то беда. — Хорошо — свои ребята. — Хорошо, да как когда. Грузовик гремит трехтонный, Вдруг колонна впереди. Будь ты пеший или конный, А с машиной — стой и жди. С толком пользуйся стоянкой. Разговор — не разговор. Наклонился над баранкой,— Смолк шофер, Заснул шофер. Сколько суток полусонных, Сколько верст в пурге слепой На дорогах занесенных Он оставил за собой... От глухой лесной опушки До невидимой реки — Встали танки, кухни, пушки, Тягачи, грузовики, Легковые — криво, косо. В ряд, не в ряд, вперед-назад, Гусеницы и колеса На снегу еще визжат. На просторе ветер резок, Зол мороз вблизи железа, Дует в душу, входит в грудь — Не дотронься как-нибудь. — Вот беда: во всей колонне Завалящей нет гармони, А мороз — ни стать, ни сесть... Снял перчатки, трет ладони, Слышит вдруг: — Гармонь-то есть. Уминая снег зернистый, Впеременку — пляс не пляс — Возле танка два танкиста Греют ноги про запас. — У кого гармонь, ребята? — Да она-то здесь, браток... — Оглянулся виновато На водителя стрелок. — Так сыграть бы на дорожку? — Да сыграть — оно не вред. — В чем же дело? Чья гармошка? — Чья была, того, брат, нет... И сказал уже водитель Вместо друга своего: — Командир наш был любитель... Схоронили мы его. — Так... — С неловкою улыбкой Поглядел боец вокруг, Словно он кого ошибкой, Нехотя обидел вдруг. Поясняет осторожно, Чтоб на том покончить речь: — Я считал, сыграть-то можно, Думал, что ж ее беречь. А стрелок: — Вот в этой башне Он сидел в бою вчерашнем... Трое — были мы друзья. — Да нельзя так уж нельзя. Я ведь сам понять умею, Я вторую, брат, войну... И ранение имею, И контузию одну. И опять же — посудите — Может, завтра — с места в бой... — Знаешь что,— сказал водитель, Ну, сыграй ты, шут с тобой. Только взял боец трехрядку, Сразу видно — гармонист. Для началу, для порядку Кинул пальцы сверху вниз. Позабытый деревенский Вдруг завел, глаза закрыв, Стороны родной смоленской Грустный памятный мотив, И от той гармошки старой, Что осталась сиротой, Как-то вдруг теплее стало На дороге фронтовой. От машин заиндевелых Шел народ, как на огонь. И кому какое дело, Кто играет, чья гармонь. Только двое тех танкистов, Тот водитель и стрелок, Все глядят на гармониста — Словно что-то невдомек. Что-то чудится ребятам, В снежной крутится пыли. Будто виделись когда-то, Словно где-то подвезли... И, сменивши пальцы быстро, Он, как будто на заказ, Здесь повел о трех танкистах, Трех товарищах рассказ. Не про них ли слово в слово, Не о том ли песня вся. И потупились сурово В шлемах кожаных друзья. А боец зовет куда-то, Далеко, легко ведет. — Ах, какой вы все, ребята, Молодой еще народ. Я не то еще сказал бы,— Про себя поберегу. Я не так еще сыграл бы,— Жаль, что лучше не могу. Я забылся на минутку, Заигрался на ходу, И давайте я на шутку Это все переведу. Обогреться, потолкаться К гармонисту все идут. Обступают. — Стойте, братцы, Дайте на руки подуть. — Отморозил парень пальцы,— Надо помощь скорую. — Знаешь, брось ты эти вальсы, Дай-ка ту, которую... И опять долой перчатку, Оглянулся молодцом И как будто ту трехрядку Повернул другим концом. И забыто — не забыто, Да не время вспоминать, Где и кто лежит убитый И кому еще лежать. И кому траву живому На земле топтать потом, До жены прийти, до дому,— Где жена и где тот дом? Плясуны на пару пара С места кинулися вдруг. Задышал морозным паром, Разогрелся тесный круг. — Веселей кружитесь, дамы! На носки не наступать! И бежит шофер тот самый, Опасаясь опоздать. Чей кормилец, чей поилец, Где пришелся ко двору? Крикнул так, что расступились: — Дайте мне, а то помру!.. И пошел, пошел работать, Наступая и грозя, Да как выдумает что-то, Что и высказать нельзя. Словно в праздник на вечерке Половицы гнет в избе, Прибаутки, поговорки Сыплет под ноги себе. Подает за штукой штуку: — Эх, жаль, что нету стуку, Эх, друг, Кабы стук, Кабы вдруг — Мощеный круг! Кабы валенки отбросить, Подковаться на каблук, Припечатать так, чтоб сразу Каблуку тому — каюк! А гармонь зовет куда-то, Далеко, легко ведет... Нет, какой вы все, ребята, Удивительный народ. Хоть бы что ребятам этим, С места — в воду и в огонь. Все, что может быть на свете, Хоть бы что — гудит гармонь. Выговаривает чисто, До души доносит звук. И сказали два танкиста Гармонисту: — Знаешь, друг... Не знакомы ль мы с тобою? Не тебя ли это, брат, Что-то помнится, из боя Доставляли мы в санбат? Вся в крови была одежа, И просил ты пить да пить... Приглушил гармонь: — Ну что же, Очень даже может быть. — Нам теперь стоять в ремонте. У тебя маршрут иной. — Это точно... — А гармонь-то, Знаешь что,— бери с собой. Забирай, играй в охоту, В этом деле ты мастак, Весели свою пехоту. — Что вы, хлопцы, как же так?.. — Ничего,— сказал водитель,— Так и будет. Ничего. Командир наш был любитель, Это — память про него... И с опушки отдаленной Из-за тысячи колес Из конца в конец колонны: «По машинам!» — донеслось. И опять увалы, взгорки, Снег да елки с двух сторон... Едет дальше Вася Теркин,— Это был, конечно, он.