Сняла с меня судьба, в жестокий этот век, Такой великий страх и жгучую тревогу, Что я сравнительно — счастливый человек: Нет сына у меня; он умер, слава богу! Ребенком умер он. Хороший мальчик был; С улыбкой доброю; отзывчивый на ласки; И, мнилось, огонек загадочный таил, Которым вспыхивали глазки. Он был бы юношей теперь. В том и беда. О, как невесело быть юным в наше время! Не столько старости недужные года, Как молодость теперь есть тягостное бремя. А впрочем, удручен безвыходной тоской, Которая у нас на утре жизни гложет, В самоубийстве бы обрел уже, быть может, Он преждевременный покой. Но если б взяли верх упорство и живучесть, В ряды преступные не стал ли бы и он? И горько я его оплакивал бы участь — Из мира, в цвете лет, быть выброшенным вон. Иль, может быть, в среде распутства и наживы, Соблазном окружен и юной волей слаб, Он духа времени покорный был бы раб... Такие здравствуют и живы. А сколько юношей на жизненном пути, Как бы блуждающих средь мрака и в пустыне! Где цель высокая, к которой им идти? В чем жизни нашей смысл? В чем идеалы ныне? С кого примеры брать? Где подвиг дел благих? Где торжество ума и доблестного слова? .. Как страшно было бы за сына мне родного, Когда так жутко за других!