Пущенное тобой письмо ко сей стране¹, Мой друг, уже дошло, уже дошло ко мне. Дошло, и мне во грудь и в сердце меч вонзило, Как молнией меня и громом, поразило. Хочу ответствовать, ничто на ум нейдет. Примаюсь за перо, перо из рук падет. Одну с другою мысль неволею мешаю И током горьких слез бумагу орошаю. Прощаюся, о граф, с тобою навсегда И не увижуся с тобою никогда! Три месяца прошло, как я с тобой расстался, Три месяца мне ты в очах моих мечтался, В болезни, в слабости, сто в день стенящий раз, И сей в Петрополе последний самый час, В который у тебя был я перед глазами. Ты очи наполнял, прощаяся, слезами, Вручая о себе ко памяти мне знак, Хотя бы поминал тебя я, граф, и так. Взирая на него, колико слез я трачу! Рыдаю и стеню, терзаюся и плачу.

О мой любезный граф! Ты весь свой прожил век, Как должен проживать честнейший человек. Любимцы царские, в иных пределах света, Пред вышним предстают нередко без ответа. О тайные судьбы! Сего уж мужа нет. И, может быть, еще какой злодей живет² В глубокой старости, в покое и забаве, Во изобилии и в пышной мнимой славе, Не числя, сколько он людей перегубил И сколько он господ, ругаясь, истребил, Не внемля совести ни малыя боязни, И кровью их багрил места от смертной казни, Во удивление, что бог ему терпел И весь народ на то в молчании смотрел. А сей умерший муж тиранством не был страстен И сильной наглости нимало не причастен, С презрением смотря, когда ему кто льстил, И собственной своей досады он не мстил, Степенью высоты вовек не величался И добродетелью единой отличался. Екатериною он был за то храним, И милости ея до гроба были с ним. Не требовал ему никто от бога мести, Никто б его, никто не прикоснулся чести. Как разве некто бы носящий в сердце яд, Какого б варвара изверг на землю ад. Но уж, любезный граф, и он тебя не тронет. Прости!.. падет перо, и дух мой горько стонет.