Был учитель высоким и тонким, с ястребиной сухой головой; жил один, как король, в комнатенке на втором этаже под Москвой. Никаким педантизмом не связан, беззаветный его ученик, я ему и народу обязан тем, что все-таки знаю язык. К пониманью еще не готовый, слушал я, как открытье само, слово Пимена и Годунова, и смятенной Татьяны письмо. Под цветением школьных акаций, как в подсумок, я брал сгоряча динамитный язык прокламаций, непреложную речь Ильича. Он вошел в мои книжки неплохо. Он шумит посильней, чем ковыль, тот, что ты создавала, эпоха,- большевистского времени стиль. Лишь сейчас, сам уж вроде бы старый, я узнал из архива страны, что учитель мой был комиссаром отгремевшей гражданской войны. И ничуть не стесняюсь гордиться, что на карточке давней в Москве комиссарские вижу петлицы и звезду на прямом рукаве.