Дворовые зовут его Арашкой... Ученые назвали бы ара; Граф не зовет никак, а дачники милашкой И папенькой... Бывало, я с утра Росистою дорожкою по саду Пойду гулять,- он на одной ноге Стоит на крыше и кричит: «Эге! Bonjour!»¹ Потом хохочет до упаду, За клюв схватившись лапою кривой, И красною качает головой. Никто не помнит, как, когда, откуда Явился в дом Арашка... Говорят, Что будто с корабля какого-то, как чудо, Добыл его сиятельный... Навряд! Мне кажется, Арашку подарили - Или визирь, иль pospolita rada², или - Не знаю кто. Быть может, что сама Державина³ бессмертная Фелица?..

Положим - так... А попугай - все птица... Он не забыл Америки своей,- И пальмовых лесов, лиановых сетей, И солнца жаркого, и паутины хочет, А над березами и соснами хохочет... Не знаю, почему припомнилось... Читал Когда-то я индийское преданье О племени... Забыл теперь названье, Но только был героем попугай... Вот видите... в Америке есть край, На берегах - пожалуй - Ориноко. Там ток реки прорыл свой путь глубоко Сквозь кручу скал... И брызжут, и гремят, И в прорезь рвутся волны... Водопад... Сюда-то в незапамятное время Укрылося войной встревоженное племя Затем, чтоб с трубкой мира отдохнуть В тени утесов и пещер прибрежных От дней, вигвамам тяжких и мятежных; Пришло сюда и кончило свой путь... И спит теперь от мала до велика В пещере: всех горячка унесла... Но нет, не всех: осталася улика, Что был народ какой-то, что была Когда-то жизнь и здесь... Над водопадом, На выступе гранитных скал, сидит Седой ара и с потускневшим взглядом На языке утраченном кричит Какие-то слова... И наотмашку Гребет веслом испуганный дикарь; Всё - мертвецы, а были люди встарь...