Когда ты спишь, Когда ты спишь, моя милая, Когда ты спишь, подложив под голову сон, Эпоха решает меня помиловать, Эпоха звучит со мной в унисон. Довольно армейского пафоса! Довольно! Когда ты спишь — я сжимаю рот: Мне очень невесело и очень больно, Или, быть может, совсем наоборот? Или, быть может, совсем наоборот. Я листаю спокойный учебник истории, Я тихонько свищу сквозь зубастый рот: Друзья мои, друзья мои — вы проспорили! Вы проспорили всё, чем нужно дорожить —

Мясо мускулов, смех, ощущение времени. Вы пускали в ход перочинные ножи, А нужен был штык, чтобы кончить прения. Вы, ощерив слова и сузив глаза, Улыбались, как поросята в витринах. Потом, постепенно учась на азах, Справляли идейные октябрины. А когда эпоха, челюсти разъяв, Начала рычать о своих секретах, Вы стали метаться, мои друзья — Инженеры, хозяйственники и поэты. Вы стали подписчиками «Нового мира», Оттуда философию выгребали лапами. Вы стали грустны, как уплотненная квартира, И не слышите, что говорят на Западе: «Только тот, говорят, кто горяч и черств. Расценивается в долг и смолоду На миллиарды зонных верст, На миллионы золота». Вы стали бранить москвошвейные штаны, И на Форда лить вежеталь восторга. Вы увидели ночь, а не день страны И не слышите, что говорят на Востоке: «Только тот, говорят, кто горяч и черств, Расценивается в долг и смолоду На новый десяток шоссейных верст, На первый удар парового молота»... Мне не спится от вашего храпа и скрипа. С вами спят ваши Сони, Зои и Нюры — Это влажные груди человеческих скрипок Затянули чудовищную увертюру. Я листаю спокойный учебник истории, Я тихонько свищу сквозь зубастый рот. Вас провозит полночь по дороге проторенной Или, быть может, совсем наоборот? Нет. Милая, когда ты спишь, Когда ты спишь, забывая мои грехи, Забывая время, и славу его, и утраты, Я понимаю, как страшно писать стихи, Особенно в пять часов утра.