(Последняя ночь государства Российского) Как смертникам жить им до утренних звезд, И тонет подвал, словно клипер. Из мраморных столиков сдвинут помост, И всех угощает гибель. Вертинский ломался, как арлекин, В ноздри вобрав кокаина, Офицеры, припудрясь, брали Б-Е-Р-Л-И-Н, Подбирая по буквам вина. Первое - пили борщи Бордо, Багрового, как революция, В бокалах бокастей, чем женщин бедро, Виноградки щипая с блюдца. Потом шли: эль, и ром, и ликер - Под маузером всё есть в буфете. Записывал переплативший сеньор Цифры полков на манжете. Офицеры знали - что продают. Россию. И нет России.

Полки. И в полках на штыках разорвут. Честь. (Вы не смейтесь, Мессия.) Пустые до самого дна глаза Знали, что ночи - остаток. И каждую рюмку - об шпоры, как залп В осколки имперских статуй. Вошел человек огромный, как Петр, Петроградскую ночь стряхнувши, Пелена дождя ворвалась с ним. Пот Отрезвил капитанские туши. Вертинский кричал, как лунатик во сне: "Мой дом - это звезды и ветер... О черный, проклятый России снег - Я самый последний на свете..." Маяковский шагнул. Он мог быть убит. Но так, как берут бронепоезд, Воздвигнулся он на мраморе плит Как памятник и как повесть. Он так этой банде рявкнул: "Молчать!" - Что слышно стало: пуст город. И вдруг, словно эхо, в дале-е-еких ночах Его поддержала "Аврора".