По-осеннему деревья налегке, Керосиновые пятна на реке, Фиолетовые пятна на воде, Ты сказала мне тихонько: «Быть беде». Я позабыл твое лицо, Я пьян был к полдню, Я подарил твое кольцо, — Кому, не помню… Я подымал тебя на смех, И врал про что-то, И сам смеялся больше всех, И пил без счета. Из шутовства, из хвастовства В то — балаганье Я предал все твои слова На поруганье.

Качалась пьяная мотня Вокруг прибойно, И ты спросила у меня: «Тебе не больно?» Не поймешь — не то январь, не то апрель, Не поймешь — не то метель, не то капель. На реке не ледостав, не ледоход. Старый год, а ты сказала — Новый год. Их век выносит на гора, И — марш по свету, Одно отличье — номера, Другого нету! О, этот серый частокол — Двадцатый опус, Где каждый день, как протокол, А ночь, как обыск, Где все зазря, где все не то, И все не прочно, Который час, и то никто Не знает точно. Лишь неизменен календарь В приметах века — Ночная улица. Фонарь. Канал. Аптека… В этот вечер, не сумевший стать зимой, Мы дороги не нашли к себе домой, А спросил тебя: «А может, все не зря?» Ты ответила — старинным: «Быть нельзя».