«И только и света, Что в звездной, колючей неправде, А жизнь промелькнет Театрального капора пеной, И некому молвить Из табора улицы темной…» О. Мандельштам

Всю ночь за стеной ворковала гитара, Сосед-прощелыга крутил юбилей, А два понятых, словно два санитара, А два понятых, словно два санитара, Зевая, томились у черных дверей. И жирные пальцы с неспешной заботой Кромешной своей занимались работой, И две королевы глядели в молчании, Как пальцы копались в бумажном мочале, Как жирно листали за книжкою книжку, А сам-то король — все бочком, да вприпрыжку,

Чтоб взглядом не выдать — не та ли страница, Чтоб рядом не видеть безглазые лица! А пальцы искали крамолу, крамолу… А там, за стеной все гоняли «Рамону»: — Рамона, какой простор вокруг, взгляни, Рамона, и в целом мире мы одни. «…А жизнь промелькнет Театрального капора пеной… И глядя, как пальцы шуруют в обивке, Вольно ж тебе было, он думал, вольно! Глотай своего якобинства опивки! Глотай своего якобинства опивки! Не уксус еще, но уже не вино. Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля, Зачем ты ввязался в чужое похмелье?! На что ты истратил свои золотые?! И скушно следили за ним понятые… А две королевы бездарно курили И тоже казнили себя и корили — За лень, за небрежный кивок на вокзале, За все, что ему второпях не сказали… А пальцы копались, и рвалась бумага… И пел за стеной тенорок-бедолага: — Рамона, моя любовь, мои мечты, Рамона, везде и всюду только ты… «…И только и света, Что в звездной, колючей неправде…» По улице черной, за вороном черным, За этой каретой, где окна крестом, Я буду метаться в дозоре почетном, Я буду метаться в дозоре почетном, Пока, обессилев, не рухну пластом! Но песня останется, псня осталось! Не к песне, а к сердцу подходит усталость, И хочешь, не хочешь — слезай с карусели, И хочешь, не хочешь — конец одиссеи! Но нас не помчат паруса на Итаку: В наш век на Итаку везут по этапу, Везут Одиссея в телячьем вагоне, Где только и счастья, что нету погони! Где, выпивханжи, на потеху вагону, Блатарь-одессит распевает «Рамону»: — Рамона, ты слышишь ветра нежный зов, Рамона, ведь это песнь любви без слов!.. «…И некому, некому, Некому молвить: «Из табора улицы темной…»