О том, как Клим Петрович восстал против экономической помощи слаборазвитым странам История эта очень печальная, Клим Петрович рассказывает ее в состоянии крайнего раздражения и позволяет себе, поэтому, некоторые, не вполне парламентские, выражения. …Прямо, думал я одно — быть бы живу, Прямо, думал — до нутря просолюся! А мотались мы тогда по Алжиру С делегацией ЦК профсоюза. Речи-встречи, то да се, кроем НАТО, Но вконец оголодал я, катаясь. Мне ж лягушек ихних на дух не надо, Я им, сукиным детям, не китаец! Тут и Мао, сам-рассам, окосел бы! Быть бы живу, говорю, не до жира!

И одно мое спасенье — консервы, Что мне Дарья в чемодан положила. Но случилось, что она, с переляку, Положила мне одну лишь салаку. Я в отеле их засратом, в «Паласе», Запираюсь, как вернемся, в палате, Помолюсь, как говорится, Аллаху И рубаю в маринаде салаку. А на утро я от жажды мычу, И хоть воду мне давай, хоть мочу! Ну, извелся я! И как-то, под вечер, Не стерпел и очутился в продмаге… Я ж не л ы с ы й , мать их так! — Я ж не в е ч е н, Я ж могу и помереть с той салаки! Вот стою я, прямо злой, как Малюта, То мне зябко в пинжаке, то мне жарко. Хоть дерьмовая, а все же — валюта, Все же тратить исключительно жалко! И беру я что-то вроде закуски, Захудаленькую баночку, с краю. Но написано на ней не по-русски, А по-ихнему я плохо читаю. Подхожу я тут к одной синьорите: — Извините, мол, ком бьен, Битте-дритте, Подскажите, мол, не с мясом ли банка?.. А она в ответ кивает, засранка! И пошел я, как в беспамятстве, к кассе, И очнулся лишь в палате, в «Паласе» — Вот на койке я сижу нагишом И орудую консервным ножом! И до самого рассветного часа Матерился я в ту ночь, как собака. Оказалось в этой банке не мясо, Оказалась в этой банке салака! И не где-нибудь в Бразилии «маде», А написано ж внизу, на наклейке, Что, мол, «маде» в СССР, В маринаде, В Ленинграде, Рупь четыре копейки! …Нет уж, братцы, надо ездить поближе, Не на край, расперемать его, света! Мы ж им — гадам — помогаем, И мы же Пропадаем, как клопы, через это! Я то думал — как-никак заграница, Думал память, как-никак, сохранится, Оказалось, что они, голодранцы, Понимают так, что мы — иностранцы! И вся жизнь их заграничная — лажа! Даже хуже — извините — чем наша!