Нанесли мы венков — ни пройти, ни проехать; раскатили стихов долгозвучное эхо. Удивлялись глазастости, гулкости баса; называли певцом победившего класса... А тому Новодевичий вид не по нраву: не ему посвящал он стихов своих славу. Не по нраву ему за оградой жилище, и прошла его тень сквозь ограду кладбища. Разве сердце, гремевшее быстро и бурно, успокоила б эта безмолвная урна? Разве плечи такого тугого размаха уместились бы в этом вместилище праха? И тогда он своими большими руками сам на площади этой стал наращивать камень!

Камень вздыбился, вырос огромной скалою и прорезался прочной лицевою скулою. Две ноги — две колонны могучего торса; головой непреклонной в стратосферу уперся. И пошел он, шагая по белому свету, проводить на земле революцию эту: Чтобы всюду — на месте помоек и свалок — разнеслось бы дыхание пармских фиалок; Где жестянки и щебень, тряпье и отбросы, распылались бы влажно индийские розы; Чтоб настала пора человеческой сказки, чтобы всем бы хватало одеяла и ласки; Чтобы каждый был доброй судьбою отмечен, чтобы мир этот дьявольский стал человечен!