Легенда о рождестве Все шло по плану, но немножко наспех. Спускался вечер, спал младенец в яслях, Статисты робко заняли места, И Матерь Божья наблюдала немо, Как в каменное небо Вифлеема Всходила Благовещенья звезда. Но тут в вертеп ворвались два подпаска И крикнули, что вышла неувязка, Что праздник отменяется, увы, Что римляне не понимают шуток. И загремели на пятнадцать суток, Поддавшие не вовремя волхвы. Стало тихо, тихо, тихо, В крике замерли уста, Зашипела, как шутиха, И погасла та звезда. Стало зябко, зябко, зябко, И в предчувствии конца Закудахтала козявка,

Вол заблеял, как овца. Все завыли, захрипели, Но не внемля той возне Спал младенец в колыбели И причмокивал во сне. Уже светало, розовело небо, Но тут раздались гулко у вертепа Намеренно тяжелые шаги, И Матерь Божья замерла в тревоге, Когда открылась дверь и на пороге Кавказские явились сапоги. И разом потерявшие значенье Столетья, лихолетья и мгновенья Сомкнулись в безначальное кольцо, А он вошел и поклонился еле, И обратил неспешно к колыбели Забрызганное оспою лицо. «Значит, вот он — этот самый Жалкий пасынок земной, Что и кровью, и осанной Потягается со мной… Неужели, неужели Столько лет и столько дней Ты, сопящий в колыбели, Будешь мукою моей?! И меня с тобою, пешка, Время бросит на весы?» И недобрая усмешка Чуть раздвинула усы. А три волхва томились в карантине, Их в карантине быстро укротили, Лупили и под вздох, и по челу, И римский опер, жаждая награды, Им говорил :»Сперва колитесь, гады! А после разберемся, что к чему». И понимая, чем грозит опала, Пошли волхвы молоть, что ни попало, Припоминали даты, имена, И полетели головы. И это Была вполне весомая примета, Что новые настали времена.