Нет погоды над Диксоном. Есть метель. Ветер есть. И снег. А погоды нет. Нет погоды над Диксоном третий день. Третий день подряд мы встречаем рассвет не в полете, который нам по душе, не у солнца, слепящего яростно, а в гостинице. На втором этаже. Надоевшей. Осточертевшей уже. Там, где койки стоят в два яруса. Там, где тихий бортштурман Леша снисходительно, полулежа,

на гитаре играет, глядя в окно, вальс задумчивый "Домино". Там, где бродят летчики по этажу, там, где я тебе это письмо пишу, там, где без рассуждений почти с утра,- за три дня, наверно, в десятый раз,- начинается "северная" игра - преферанс. Там, где дни друг на друга похожи, там, где нам ни о чем не спорится... Ждем погоды мы. Ждем в прихожей Северного полюса. Третий день погоды над Диксоном нет. Третий день... А кажется: двадцать лет! Будто нам эта жизнь двадцать лет под стать, двадцать лет, как забыли мы слово: летать! И обидно. И некого вроде винить. Телефон в коридоре опять звонит. Вновь синоптики, самым святым клянясь, обещают на завтра вылет для нас... И опять, как в насмешку, приходит с утра завтра, слишком похожее на вчера. Улететь - дело очень не легкое, потому что погода - нелетная. ...Самолеты охране поручены. Самолеты к земле прикручены, будто очень опасные звери они, будто вышли уже из доверья они. Будто могут плюнуть они на людей! Вздрогнуть! Воздух наполнить свистом. И - туда! Сквозь тучи... Над Диксоном третий день погоды нет. Третий день. Рисковать приказами запрещено... Тихий штурман Леша глядит в окно. Тихий штурман наигрывает "Домино". Улететь нельзя все равно ни намеренно, ни случайно, ни начальникам, ни отчаянным - никому.