Стал прощаться, и в выцветших скорбных глазах, В напряжённости всех морщин Затаился у матери старческий страх, Что умрет она позже, чем сын. И губами прильнула жена, светла Необычным сиянием глаз, Словно тело и душу свою отдала В поцелуе в последний раз. Тяжело — обнимая, поддерживать мать, Обреченность ее пожалей. Тяжело пред разлукой жену целовать, Но ребенка всего тяжелей! Смотрит взглядом большим, ничего не поняв, Но тревожно прижался к груди И, ручонками цепко за шею обняв, Просит: «Папа, не уходи!» В этом детском призыве и в детской слезе Больше правды и доброты, Чем в рычании сотен речей и газет, Но его не послушаешь ты. И пойдешь, умирать по приказу готов, Распрощавшись с семьею своей, Как ушли миллионы таких же отцов И таких же мужей, сыновей. Если б цепкая петелька детских рук Удержала отцовский шаг,— Все фронты перестали б работать вдруг Мясорубками, нас не кроша. Прозвенело б заклятьем над пулей шальной: «Папа, папа, не уходи!» Разом пушки замолкли б,— все до одной, Больше б не было войн впереди!