Гонимый — кем, почем я знаю? Вопросом: поцелуев в жизни сколько? Румынкой, дочерью Дуная, Иль песнью лет про прелесть польки,— Бегу в леса, ущелья, пропасти И там живу сквозь птичий гам, Как снежный сноп, сияют лопасти Крыла, сверкавшего врагам. Судеб виднеются колеса, С ужасным сонным людям свистом И я, как камень неба, несся Путем не нашим и огнистым. Люди изумленно изменяли лица, Когда я падал у зари. Одни просили удалиться, А те молили: озари. Над юга степью, где волы Качают черные рога, Туда, на север, где стволы Поют, как с струнами дуга,

С венком из молний белый чорт Летел, крутя власы бородки: Он слышит вой власатых морд И слышит бой в сковородки. Он говорил: «Я белый ворон, я одинок, Но всё — и черную сомнений ношу И белой молнии венок — Я за один лишь призрак брошу Взлететь в страну из серебра, Стать звонким вестником добра». У колодца расколоться Так хотела бы вода, Чтоб в болотце с позолотцей Отразились повода. Мчась, как узкая змея, Так хотела бы струя, Так хотела бы водица Убегать и расходиться, Чтоб, ценой работы добыты, Зеленее стали чёботы, Черноглазыя, ея. Шопот, ропот, неги стон, Краска темная стыда. Окна, избы с трех сторон, Воют сытые стада. В коромысле есть цветочек, А на речке синей челн. «На, возьми другой платочек, Кошелек мой туго полн».— «Кто он, кто он, что он хочет? Руки дики и грубы! Надо мною ли хохочет Близко тятькиной избы? Или? или я отвечу Чернооку молодцу, О сомнений быстрых вече, Что пожалуюсь отцу?» Ах, юдоль моя гореть! Но зачем устами ищем Пыль, гонимую кладбищем, Знойным пламенем стереть? И в этот миг к пределам горшим Летел я, сумрачный, как коршун. Воззреньем старческим глядя на вид земных шумих, Тогда в тот миг увидел их.