До города двенадцать километров. Шоссе как вымерло - ни человека... Иду одна, оглохшая от ветра, перехожу взлохмаченную реку. Мы на реке с тобой бывали вместе, когда-то шли по этой вот дороге... Как увязают в чавкающем тесте усталые по непривычке ноги. Как больно хлещут ледяные плети, какой пронзительный, угрюмый вечер, и ни огня на целом божьем свете, и от мешка оцепенели плечи. В нем розовая крупная картошка, пронизанная сыростью осенней. Приду и стукну в крайнее окошко, и мать с огарком отопрет мне сени. Огонь запляшет, загудит в железке, вода забулькает. А я раскрою дверцу и сяду возле. И при жарком блеске письмом вчерашним отогрею сердце. И долгий путь сквозь мокрое ненастье осенней ночью - хриплой и бездомной мне кажется ничтожно малой частью одной дороги - общей и огромной.