Пушкин¹

      Ты всегда говорил правду, великий наш певец; ты сказал ее и на этот раз.
       «Суд глупца и смех толпы»... Кто не изведал и того и другого? Все это можно — и должно переносить; а кто в силах пусть презирает!
       Но есть удары, которые больнее бьют по самому сердцу... Человек сделал все, что мог; работал усиленно, любовно, честно... И честные души гадливо отворачиваются от него; честные лица загораются негодованием при его имени.
       — Удались! Ступай вон!— кричат ему честные, молодые голоса.— Ни ты нам не нужен, ни твой труд; ты оскверняешь наше жилище — ты нас не знаешь и не понимаешь... Ты наш враг!
       Что тогда делать этому человеку? Продолжать трудиться, не пытаться оправдываться — и даже не ждать более справедливой оценки.
       Некогда землепашцы проклинали путешественника, принесшего им картофель, замену хлеба, ежедневную пищу бедняка. Они выбивали из протянутых к ним рук драгоценный дар, бросали его в грязь, топтали ногами.
       Теперь они питаются им — и даже не ведают имени своего благодетеля.
       Пускай! На что им его имя? Он, и безымянный, спасает их от голода.
       Будем стараться только о том, чтобы приносимое нами было точно полезною пищей.
       Горька неправая укоризна в устах людей, которых любишь... Но перенести можно и это... «Бей меня! но выслушай!»— говорил афинский вождь спартанскому.
       «Бей меня — но будь здоров и сыт!»— должны говорить мы.