В дни, когда изо всех подворотен Америки исступленный, яростный слышится лай, в дни коварства, предательств, военной истерики для тебя я пишу эти строки, Джи-Ай. Где б ты ни был сейчас — на Гавайях, в Германии, на корейских плацдармах в неправом бою, голос правды моей победит расстояния и настигнет смятенную совесть твою. Разве,

тысячи миль перебежками вымерив и окопного лиха хватив через край, Касабланку, Арденны, джунгли на Тиморе ты успел позабыть, ты не вспомнишь, Джи-Ай? По крысиным траншеям насквозь не продрог ли ты, день и ночь не снимая винтовки с руки, для того чтоб жирели — будь они прокляты!— фабриканты оружия, биржевики? Ты оплачивал кровью, здоровьем и нервами грозным веком к оплате предъявленный счет, а они набивали свинцом и консервами твой по-волчьи поджарый солдатский живот. Европейская осень, зной Океании пропирали тебя до костей, до души. А они, подсчитав дивиденды заранее, превращали страданья твои в барыши. Континенты засеяв солдатскими трупами, в дни всемирного горя не зная невзгод, эти трупные черви с немецкими круппами полюбовно делили кровавый доход. Еще траур не сняли вдовы и сироты, не развеяла горе солдатская мать, а могилы для новых покойников вырыты, ветер смерти гуляет по миру опять. Чтобы снова в крови человечество плавало, шайкой хищников загнано в атомный «рай», в жертву страшному идолу Желтого Дьявола твой хозяин обрек твою душу, Джи-Ай. Одураченный ложью, запуганный карами, обречен ты, фашистскому зверю под стать, сеять смерть, выжигать континенты пожарами, разрушать города и посевы топтать. Прежде чем президент и его офицерики поведут тебя в бой, воронью на обед, поднимись, настоящий хозяин Америки, и скажи им солдатское гневное: нет! Дай отпор одержимым безумием каинам, стисни руку, над миром занесшую кнут. Или труса-убийцу, вместе с хозяином, внуки внуков твоих навсегда проклянут.