Д. Во упражнении расхаживая здесь, Вперил, конечно, ты в трагедию ум весь; В очах, во всем лице теперь твоя премена. И ясно, что в сей час с тобою Мельпомена. П. Обманываяся, любезный друг, внемли! Я так далек от ней, как небо от земли. Д. Эклогу... П. Пастухи, луга, цветы, зефиры Толико ж далеки; хочу писать сатиры; Мой разум весь туда стремительно течет. Д. Но что от жалостных тебя днесь драм влечет¹? П. В Петрополе они всему народу вкусны, А здесь и городу и мне подобно гнусны: Там съедутся для них внимати и молчать, А здесь орехи грызть, шумети и кричать, Благопристойности не допуская в моду,

Во своевольствие преобратя свободу: За что ж бы, думают, и деньги с нас сбирать, Коль было бы нельзя срамиться и орать. Возможно ль автору смотреть на то спокойно: Для зрителей таких трудиться недостойно. Д. Не всех мы зрителей сим должны обвинить, Безумцев надобно одних за то бранить; Не должно критики употребляти строго. П. Но зрителей в Москве таких гораздо много,— Крикун, как колокол, единый оглушит И автора всего терпения лишит; А если закричат пять дюжин велегласно, Разумных зрителей внимание напрасно². Д. Сатиры пишучи, ты можешь досадить И сею сам себя досадой повредить. На что мне льстить тебе? Я в дружбе не таюся. П. А я невежества и плутней не боюся, Против прямых людей почтение храня; Невежи как хотят пускай бранят меня, Их тесто никогда в сатиру не закиснет, А брань ни у кого на вороте не виснет. Д. Не брань одна вредит; побольше брани есть, Чем можно учинить своей сатире месть: Лжец вымыслом тебя в народе обесславит, Судья соперника неправедно оправит, Озлобясь, межевщик полполя отрядит, А лавочник не даст товару на кредит, Со съезжей поберут людей за мостовую³, Кащей тебе с родней испортит мировую.^{4 5} П. Когда я истину народу возвещу И несколько людей сатирой просвещу, Так люди честные, мою зря миру службу, Против бездельников ко мне умножат дружбу. Невежество меня ничем не возмутит, И росская меня Паллада защитит; Немалая статья ея бессмертной славы, Чтоб были чищены ея народа нравы. Д. Но скажет ли судья, винил неправо он? Он будет говорить: «Винил тебя закон». П. Пускай винит меня, и что мне он ни скажет, Из дела выписки он разве не покажет? Д. Из дела выписки, во четверти земли, Подьячий нагрузит врак целы корабли, И разум в деле том он весь переломает; Поймешь ли ты, чего он сам не понимает? Удобней проплясать, коль песенка не в такт, Как мыслям вобразить подьяческий экстракт. Экстракт тебя одной замучит долготою, И спросят: «Выпиской доволен ли ты тою?» Ты будешь отвечать: «Я дела не пойму». Так скажут: «Дай вину ты слабому уму, Которым ты с толпой вралей стихи кропаешь И деловых людей в бесчестии купаешь». А я даю совет: ты то предупреди Или, сатирствуя, ты по миру ходи. П. Где я ни буду жить — в Москве, в лесу иль поле, Богат или убог, терпеть не буду боле Без обличения презрительных вещей. Пускай злодействует бессмертный мне Кащей, Пускай Кащеиха совсем меня ограбит, Мое имение и здравие ослабит⁶, И крючкотворцы все и мыши из архив Стремятся на меня, доколе буду жив, Пускай плуты попрут и правду и законы,— Мне сыщет истина на помощь обороны; А если и умру от пагубных сетей, Монархиня по мне покров моих детей. Д. Бездельство на тебя отраву усугубит: Наморщенный Кащей вить зеркала не любит. Старухе, мнящейся блистати, как луна, Скажи когда-нибудь: наморщилась она И что ея краса выходит уж из моды; Скажи слагателю нестройной самой оды, Чтоб бросил он ее, не напечатав, в печь,— Скоряе самого тебя он станет жечь. Неправедным судьям сказать имей отвагу, Что рушат дерзостно и честность и присягу, Скажи откупщику жаднейшему: он плут, И дастся орденом ему ременный жгут⁷. Скажи картежнику: он обществу отрава,— Не плутня-де игра, он скажет, но забава. Спроси, за что душа приказная⁸ дерет,— Он скажет: то за труд из чести он берет. За что ханжа на всех проклятие бросает,— Он скажет: души их проклятием спасает. Противу логики кто станет отвечать, Такого никогда нельзя изобличать. А логики у нас и имя редким вестно; Так трудно доказать, бесчестно что иль честно. П. Еще трудняй того бездельство зря терпеть И, видя ясно все, молчати и кипеть. Доколе дряхлостью иль смертью не увяну, Против пороков я писать не перестану.