Мы шли втроем с рогатиной на слово и вместе слезли с тройки удалой - три мальчика, три козыря бубновых, три витязя бильярдной и пивной. Был первый точно беркут на рассвете, летящий за трепещущей лисой. Второй был неожиданным, а третий - угрюмый, бледнолицый и худой. Я был тогда сутулым и угрюмым, хоть мне в игре пока еще - везло, уже тогда предчувствия и думы избороздили юное чело. А был вторым поэт Борис Корнилов,- я и в стихах и в прозе написал, что он тогда у общего кормила,

недвижно скособочившись, стоял. А первым был поэт Васильев Пашка, златоволосый хищник ножевой - не маргариткой вышита рубашка, а крестиком - почти за упокой. Мы вместе жили, словно бы артельно. но вроде бы, пожалуй что, не так - стихи писали разно и отдельно, а гонорар несли в один кабак. По младости или с похмелья - сдуру, блюдя все время заповедный срок, в российскую свою литературу мы принесли достаточный оброк. У входа в зал, на выходе из зала, метельной ночью, утренней весной, над нами тень Багрицкого витала и шелестел Есенин за спиной. ...Второй наш друг, еще не ставши старым, морозной ночью арестован был и на дощатых занарымских нарах смежил глаза и в бозе опочил. На ранней зорьке пулею туземной расстрелян был казачества певец, и покатился вдоль стены тюремной его златой надтреснутый венец. А я вернулся в зимнюю столицу и стал теперь в президиумы вхож. Такой же злой, такой же остролицый, но спрятавший для обороны - нож. Вот так втроем мы отслужили слову и искупили хоть бы часть греха - три мальчика, три козыря бубновых, три витязя российского стиха. * См. Багрицкий и Есенин.