Я пил за тебя под Одессой в землянке, В Констанце под черной румынской водой, Под Вязьмой на синем ночном полустанке, В Мурманске под белой Полярной звездой. Едва ль ты узнаешь, моя недотрога, Живые и мертвые их имена, Всех добрых ребят, с кем меня на дорогах Короткою дружбой сводила война. Подводник, с которым я плавал на лодке, Разведчик, с которым я к финнам ходил, Со мной вспоминали за рюмкою водки О той, что товарищ их нежно любил. Загадывать на год война нам мешала, И даже за ту, что, как жизнь, мне мила, Сегодня я пил, чтоб сегодня скучала, А завтра мы выпьем, чтоб завтра ждала.

И кто-нибудь, вспомнив чужую, другую, Вздохнув, мою рюмку посмотрит на свет И снова нальет мне: — Тоскуешь?— Тоскую. — Красивая, верно?— Жаль, карточки нет. Должно быть, сто раз я их видел, не меньше, Мужская привычка — в тоскливые дни Показывать смятые карточки женщин, Как будто и правда нас помнят они. Чтоб всех их любить, они стоят едва ли, Но что ж с ними делать, раз трудно забыть! Хорошие люди о них вспоминали, И значит, дай бог им до встречи дожить. Стараясь разлуку прожить без оглядки, Как часто, не веря далекой своей, Другим говорил я: «Все будет в порядке, Она тебя ждет, не печалься о ней». Нам легче поверить всегда за другого, Как часто, успев его сердце узнать, Я верил: такого, как этот, такого Не смеет она ни забыть, ни продать. Как знать, может, с этим же чувством знакомы Все те, с кем мы рядом со смертью прошли, Решив, что и ты не изменишь такому, Без спроса на верность тебя обрекли.