Я. Блюмкину Другим надо славы, серебряных ложечек, Другим стоит много слез,— А мне бы только любви немножечко, Да десятка два папирос. А мне бы только любви вот столечко, Без истерик, без клятв, без тревог, Чтоб мог как-то просто какую-то Олечку Обсосать с головы до ног. И, право, не надо злополучных бессмертий, Блестяще разрешаю мировой вопрос,— Если верю во что — в шерстяные материи, Если знаю — не больше, чем знал и Христос. И вот за душою, почти несуразною Широколинейно и как-то в упор, Май идет краснощекий, превесело празднуя

Воробьиною сплетней распертый простор. Коль о чем я молюсь, так чтоб скромно мне в дым уйти, Не оставить сирот — ни стихов, ни детей; А умру — мое тело плечистое вымойте В сладкой воде фельетонных статей. Мое имя попробуйте, в библию всуньте-ка. Жил, мол, эдакий комик святой, И всю жизнь проискал он любви бы полфунтика, Называя любовью покой. И смешной, кто у Данта влюбленность наследовал, Весь грустящий от пят до ушей, У веселых девчонок по ночам исповедовал Свое тело за восемь рублей. На висках у него вместо жилок — по лилии, Когда плакал - платок был в крови, Был последним в уже вымиравшей фамилии Агасферов единой любви. Но пока я не умер, простудясь у окошечка, Все смотря: не пройдет ли по Арбату Христос,— Мне бы только любви немножечко Да десятка два папирос.