(Подражание VII посланию Депрео) Питомец важных муз, служитель Аполлона, Певец, который нам паденье Илиона И битвы грозные ахеян и троян, С Пелидом бедственну вражду Агамемнона, Вторженье Гектора в враждебный греков стан, И бой и смерть сего пергамского героя Воспел пленительно на лире золотой, На древний лад ее с отважностью настроя, И путь открыл себе бессмертья в храм святой! Не думай, чтоб и ты, пленя всех лирой звучной, От всех хвалу обрел во мзду своих трудов; Борение с толпой совместников, врагов, И с предрассудками, и с завистью докучной — Всегдашний был удел отличнейших певцов! Ах! иногда они в друзьях врагов встречали, И, им с беспечною вверяяся душой, У сердца нежного змею отогревали И целый век кляли несчастный жребий свой...

Судьи-завистники, убийцы дарований, Везде преследуют несчастного певца; И похвалы друзей, и шум рукоплесканий, И лавры свежие прекрасного венца — Всё души низкие завистников тревожит, Всё дикую вражду к их бедной жертве множит! Одна, одна лишь смерть гоненья прекратит, И, успокоясь в мирной сени, Дань должной похвалы возьмет с потомства гений И, торжествующий, зоилов постыдит. Таланта каждого сопутник неизменный, Негодование толпы непросвещенной И зависть злобная — его всегдашний враг — Оспоривали здесь ко славе каждый шаг Творца «Димитрия», «Фингала», «Поликсены»; Любимца первого российской Мельпомены Яд низкой зависти спокойствия лишил И, сердце отравив, дни жизни сократил. Но весть печальная лишь всюду пролетела, Почувствовали все, что без него у нас Трагедия осиротела... Тогда судей-невежд умолк презренный глас, Венки посыпались, и зависть онемела... Судьбу подобную ж Фонвизин претерпел, И Змейкина, себя узнавши в Простаковой, Сулила автору жизнь скучную в удел В стране далекой и суровой... На трудном поприще ты только мог один В приятной звучности прелестного размера Нам верно передать всю красоту картин И всю гармонию Гомера. Не удивляйся же, что зависть вкруг тебя Шипит, как черная змея! И здесь, как и везде, нас небо наставляет; Мудрец во всем, во всем читает Уроки для себя: На лоне праздности дремавший долго гений, Стрелами зависти быв пробужден от лени, Ширяясь, как орел, на небеса парит И с высоты на низ с презрением глядит, Где клеветой его порочит пустомеля... Так деспот-кардинал с ученою толпой Уничижить хотел бессмертного Корнеля, На «Сида» воружил зоилов дерзкий рой! «Сид» бранью угнетен, но трагик оскорбленный Явился с «Цинною» во храме Мельпомены — И посрамленный кардинал Смотрел с ничтожными льстецами, Как гением своим Корнель торжествовал Над Академией и жалкими судьями! Так и Жуковский¹ наш, любимый Феба сын, Сокровищ языка счастливый властелин, Возвышенного полн, Эдема пышны двери, В ответ ругателям, открыл для юной пери. И ты примеру следуй их, И на суждения завистников твоих, На площадную брань и приговор суровый С Гомером отвечай всегда беседой новой. Орла ль, парящего среди эфирных стран, В полете карканьем удержит наглый вран? Иди бестрепетно проложенной стезею И лавры свежие рви смелою рукою; Пускай завистники вокруг тебя шипят! О Гнедич! Вопли их, и дикие и громки, Тобой заслуженной хвалы не заглушат: Защитник твой — Гомер, твои судьи — потомки! Зачем тревожиться, когда твоих трудов Не вздумает читать какой-нибудь Вралёв, Иль жалкий Азбукин, иль Клит-стихокропатель, Иль в колпаке магистр, или Дамон-ругатель? Нет, нет! читателей достоин ты других; Желаю, Гнедич, я, чтобы в стихах твоих Восторги сладкие поэты почерпали, Чтобы царица-мать красе дивилась их, Чтоб перевод прекрасный твой читали С воспламененною душой Изящного ценители прямые, Хранящие любовь к стране своей родной И посвященные муз в таинства святые. Не много их! Зато внимание певцам Средь вопля дикого должно быть драгоценно, Как в Ливии, от солнца раскаленной, Для странника ручей, журчащий по пескам...