Еще удар душе моей, Еще звено к звену цепей! И ты, товарищ тайной скуки, Тревог души, страданий, муки, И ты, о добрый мой скворец, Меня покинул наконец! Скажи же мне, земной пришлец, Ужели смрад моей темницы Стеснил твой дух, твои зеницы? Но тихо всё... безмолвен он, Мой юный друг, мой Пелисон¹, И был свидетель Абеон Моей встревоженной разлуки! Так, верю я, о жрец науки, Тебе, о мудрый Пифагор! Не может быть сей ясный взор, Сей разногласный разговор, Ко мне прилет его послушный Уделом твари быть бездушной: Он создан с нежною душой,

Он, верно, мучился тоской... Как часто резвый голое свой Он изменял на звук печальный, Как бы внимая скорби тайной. О вы, жестокие сердца! Сотрите стыд души с лица, Учитесь чувствам от скворца! Он был не узник - и в темнице. Летая вольных птиц в станице, Ко мне обратно прилетал,- Мою он горесть уважал, Для друга вольность забывал! И все за то его любили, И все за то скворца хвалили, Что он, средь скорби и недуг, И в узах был мне верный друг. Что он ни мщения, ни мук Для друга в узах не боялся И другу смело улыбался. Когда ж, как ржавчиною сталь, Терзала грудь мою печаль, Кому ж?- скворцу лишь было жаль! И мнилось - пел мой друг сердечный: "Печаль и жизнь не бесконечны". И я словам его внимал, И друга нежного ласкал, И вдруг свободнее дышал. Когда ж вражда со клеветою В суде шипели предо мною И тщетно я взывал права, Он пел ужасные слова: "Враги иссохнут, как трава". И были то последни звуки, И умер мой скворец от скуки! О вы, жестокие сердца, Сотрите стыд души с лица, Учитесь чувствам от скворца!