К. И. Чуковскому Солдат пришел к себе домой - Считает барыши: "Ну, будем сыты мы с тобой - И мы, и малыши. Семь тысяч. Целый капитал Мне здорово везло: Сегодня в соль я подмешал Толченое стекло". Жена вскричала: "Боже мой! Убийца ты и зверь! Ведь это хуже, чем разбой, Они умрут теперь". Солдат в ответ: "Мы все умрем, Я зла им не хочу - Сходи-ка в церковь вечерком,

Поставь за них свечу". Поел и в чайную пошел, Что прежде звали "Рай", О коммунизме речь повел И пил советский чай. Вернувшись, лег и крепко спал, И спало все кругом, Но в полночь ворон закричал Так глухо под окном. Жена вздохнула: "Горе нам! Ах, горе, ах, беда! Не каркал ворон по ночам Напрасно никогда". Но вот пропел второй петух, Солдат поднялся зол, Был с покупателями сух И в "Рай" он не пошел. А в полночь сделалось черно Солдатское жилье, Стучало крыльями в окно, Слетаясь, воронье. По крыше скачут и кричат, Проснулась детвора, Жена вздыхала, лишь солдат Спал крепко до утра. И снова встал он раньше всех, И снова был он зол. Жена, замаливая грех, Стучала лбом о пол. "Ты б на денек,- сказал он ей,- Поехала в село. Мне надоело - сто чертей!- Проклятое стекло". Один оставшись, граммофон Завел и в кресло сел. Вдруг слышит похоронный звон, Затрясся, побелел. Семь кляч дощатых семь гробов Везут по мостовой, Поет хор бабьих голосов Слезливо: "Упокой". - Кого хоронишь, Константин? - Да Машу вот, сестру - В четверг вернулась с именин И померла к утру. У Николая умер тесть, Клим помер и Фома, А что такое за болесть - Не приложу ума. Ущербная взошла луна, Солдат ложится спать, Как гроб тверда и холодна Двуспальная кровать! И вдруг - иль это только сон?- Идет вороний поп, За ним огромных семь ворон Несут стеклянный гроб. Вошли и встали по стенам, Сгустилась сразу мгла, "Брысь, нечисть! В жизни не продам Толченого стекла". Но поздно, замер стон у губ, Семь раз прокаркал поп. И семь ворон подняли труп И положили в гроб. И отнесли его туда, Где семь кривых осин Питает мертвая вода Чернеющих трясин.