К концу подходило крещенье Горластых российских ребят, И древние гасли реченья, И гаснул старинный обряд. Ударили в окна шрапнели, А пуля икону прожгла, И женщина в жесткой шинели В уездную церковь вошла. Смеркалось в приделах священных, Но вспыхнул окладов металл. Ребенка смущенный священник Безропотно ей передал. Тяжелые, властные руки Легко подхватили меня Во имя всеобщей поруки, Во имя всеобщего дня.

Чуть двинула в ласке губами, Услышав над крышей разрыв, Свое огневое дыханье С ребячьим дыханием слив. Закинулась мать. Закричала: — Ведь я же его родила!..— С концами смешались начала, Свершались большие дела, Упали уездные стены, Ни тени от них, ни угла... По страшным просторам вселенной, Спеша, Революция шла. А в глуби бездонной России, В глубины всемирной любви Ее провожали пустые, Святые глазенки мои. Держа рукоятку нагана, Как ангел, в грозе и грязи, Куда она вдаль прошагала По нашей жестокой Руси? А может, она и жесточе, А может, и мягче ее? Все дольше ей путь... Все короче Короткое время мое. И я, на путях ее крестных Не зная иного креста, Влюблен, долгопамятный крестник, В ее огневые уста. На свежих путях поколений, Обдумав житье и бытье, Шепчу:— Революция, Ленин, Россия — Крещенье мое!