Не брести мне сушею, а по северным рекам плыть! Я люблю присущую этим северным рекам прыть. Мне на палубе слышно, как плещет внизу Витим, как ревет Витим, в двух шагах почти невидим. Я щекою небритой ощущаю мешок вещевой, мой дорожный мешок, перемытый водой дождевой. От него пахнет пастой зубною и ягодным мылом, позабытой страною - детством лагерным милым. И от этого снится мне детство с певучими горнами и с вершинами горными, неприступными, гордыми.

К тем вершинам горным, чтоб увидеть их наяву, от детства самого по высокой воде плыву. У безлюдного берега опускаю скрипучие трапы на песчаные отмели, на лесные пахучие трааы. И огни золотого прииска в темноте за бортом начинаются, словно присказка (сказка будет потом!). Ну, а в присказке ходит Золушка в сапогах кирзовых. Полыхают вовсю два солнышка в глазах бирюзовых. Засыпает она, усталая, на подушке колкой, и стоят босоножки старые под железной койкой. А за окнами зорька-зорюшка сладко сны навевает. Золотые туфельки Золушка не спеша надевает. Золотыми, росой обрызганными, по мосткам застучала... Только это уже не присказка - это сказки начало. Это сказка моя правдивая, где ни лжи, ни обмана, где и вправду вершины горные поднимаются из тумана. Ах, вершины гордые! Чтоб увидеть вас наяву, я от детства самого по высокой воде плыву.