Кто на кладбище ходит, как ходят в музеи, А меня любопытство не гложет — успею. Что ж я нынче брожу, как по каменной книге, Между плитами Братского кладбища в Риге? Белых стен и цементных могил панорама. Матерь-Латвия встала, одетая в мрамор. Перед нею рядами могильные плиты, А под этими плитами — те, кто убиты.— Под знаменами разными, в разные годы, Но всегда — за нее, и всегда — за свободу. И лежит под плитой русской службы полковник, Что в шестнадцатом пал без терзаний духовных. Здесь, под Ригой, где пляжи, где крыши косые, До сих пор он уверен, что это — Россия. А вокруг все другое — покой и Европа, Принимает парад генерал лимитрофа. А пред ним на безмолвном и вечном параде

Спят солдаты, отчизны погибшие ради. Независимость — вот основная забота. День свободы — свободы от нашего взлета, От сиротского лиха, от горькой стихии, От латышских стрелков, чьи могилы в России, Что погибли вот так же, за ту же свободу, От различных врагов и в различные годы. Ах, глубинные токи, линейные меры, Невозвратные сроки и жесткие веры! Здесь лежат, представляя различные страны, Рядом — павший за немцев и два партизана. Чтим вторых. Кто-то первого чтит, как героя. Чтит за то, что он встал на защиту покоя. Чтит за то, что он мстил,— слепо мстил и сурово В сорок первом за акции сорокового. Все он — спутал. Но время все спутало тоже. Были разные правды, как плиты, похожи. Не такие, как он, не смогли разобраться. Он погиб. Он уместен на кладбище Братском. Тут не смерть. Только жизнь, хоть и кладбище это... Столько лет длится спор и конца ему нету, Возражают отчаянно павшие павшим По вопросам, давно остроту потерявшим. К возражениям добавить спешат возраженья. Не умеют, как мы, обойтись без решенья. Тишина. Спят в рядах разных армий солдаты, Спорят плиты — где выбиты званья и даты. Спорят мнение с мнением в каменной книге. Сгусток времени — Братское кладбище в Риге. Век двадцатый. Всех правд острия ножевые. Точки зренья, как точки в бою огневые.