На площадях столиц был барабанный бой и конский топот, Июльский вечер окровавил небосклон. Никто не знал, что это сумерки Европы, Прощальная заря торжественных времен. Отшедший день, ты был высок и страден, От катакомб, где смертью попирали смерть, До самодержца, захлебнувшегося кровью рабьей, В кашне был ветер - бурю встретил серп. Еще наш век двенадцатый, а не первый, Еще не вскрыт мироточивый труп, И каждый камень падающей церкви Еще таит тепло его лобзавших губ. Но седина на храмах, тучен жрец забытый, Трибун велеречивый спит, и оскудел мудрец. Всё в житницах, поля пусты, а осень сыплет Владыкам золото и нищете багрец. Раскрыты закромы, зерно столетий топчет каждый. Сокровищницы опустели, мертв закон. Табунщик-время освежает пажить, Нас отметая для иных племен. И с человека опадают ризы. Загроможденный мир пред ним велик и пуст. Опять, как на заре своей безумной жизни, Он чтит огонь в печи и хлеба кус. О, радость жить на рубеже, когда чисты скрижали, Не встретить дня и не обресть дорог, Но видеть, как истаивает запад дальний И разгорается восток.