Какой-то тип страдал запоем. В запое был он зверски лют, Бросаясь с руганью, с разбоем На неповинный встречный люд. Казалось, за его разбойные замашки Ему недолго ждать смирительной рубашки. Но пьяницу друзья решили излечить, Зло пьянства перед ним насквозь разоблачить И водку поднести ему с такой приправой, Чтоб он с минуты самой той, Как выпьет мерзостный настой, Пред водкой морщился б, как перед злой отравой, Чтоб водочный ему был неприятен дух,— Друзья преподнесли ему настой... из мух: «Пей, милый! Снадобье особой изготовки!» Что ж пьяница? Без остановки Он стопку вылакал, икнул, взглянул на дно И, там увидя мух — брюшко и две головки,— Глотнул их тоже заодно, Причмокнувши: «Ух ты! Уж не пивал давно Такой чудеснейшей... муховки!» В Берлине так один фашистский коновод, Смеясь, хватался за живот, Когда, фашистскую пред ним пороча шпанку, Его стыдило: дескать, вот Фашистских подвигов вскрываем мы изнанку. Ответ далеким был от всякого стыда: «Что?.. Молодцы мои — погромщики?.. О да! Не понимаю, господа, За что ж на них вы так сердиты? Великолепные, ей-богу же, бандиты!»