Когда в июнь часов с восьми жестокий врежется жасмин тяжелой влажью веток, тогда — настало лето. Прольются волны молока, пойдут листвою полыхать каштанов ветви либо — зареющие липы. Тогда, куда бы ты ни шел, шумит Москвы зеленый шелк, цветков

пучками вышит, шумит, горит и дышит! Не знаю, как и для кого, но мне по пятидневкам Нескучный машет рукавом, зовет прохладным эхом; и в полдень, в самую жару — кисейный полог света — скользят в Серебряном бору седые тени с веток. Как хорошо часов с пяти забраться в тень густую! В Москве — хоть шаром покати, Москва тогда пустует. И вдруг нахлынет пестрый гам людским нестройным хором и понесется по лугам, по Воробьевым горам. Мне хорошо с людьми, когда они спешат на отдых, и плещет ласково вода в борты бегущих лодок. Мне хорошо, когда они, размяв от ноши плечи, разложат мирные огни в голубоватый вечер. А на окраинах уже, по стыкам рельс хромая,— чем вечер позже и свежей — длинней ряды трамваев; они настойчиво звенят, зовут нетерпеливо нести домой нас, как щенят, усталых и счастливых.