В безжалостной жадности к существованью, За каждым ничтожеством, каждою рванью Летит его тень по ночным городам. И каждый гудит металлический мускул Как колокол. И, зеленеющий тускло, Влачится классический плащ по следам. Он Балтику смерил стальным глазомером. Горят в малярии, подобны химерам, Болота и камни под шагом ботфорт. Державная воля не знает предела, Едва поглядела — и всем завладела. Торопится Меншнков, гонит Лефорт. Огни на фрегатах. Сигналы с кронверка. И льды как ножи. И, лицо исковеркав, Метель залилась — и пошла, и пошла... И вот на рассвете пешком в департамент Бредут петербуржцы, прильнувшие ртами К туманному Кубку Большого Орла. И снова — на финский гранит вознесенный - Второе столетие мчится бессонный, Неистовый, стужей освистанный Петр, Чертежник над картами моря и суши, Он гробит ревижские мертвые души, Торопит кладбищенский призрачный смотр.