(Отрывок) Усыпляя, влачась и сплющивая Плащи тополей и стоков, Тревога подула с грядущего, Как с юга дует сирокко. Швыряя шафранные факелы С дворцовых пьедесталов, Она горящею паклею Седое ненастье хлестала. Тому грядущему, быть ему Или не быть ему? Но медных макбетовых ведьм в дыму - Видимо-невидимо. . . . . . . . . . . . . . . Глушь доводила до бесчувствия

Дворы, дворы, дворы... И с них, С их глухоты - с их захолустья, Завязывалась ночь портних (Иных и настоящих), прачек, И спертых воплей караул, Когда - с Канатчиковой дачи Декабрь веревки вил, канатчик, Из тел, и руки в дуги гнул, Середь двора; когда посул Свобод прошел, и в стане стачек Стоял годами говор дул. Снег тек с расстегнутых енотов, С подмокших, слипшихся лисиц На лед оконных переплетов И часто на плечи жилиц. Тупик, спускаясь, вел к реке, И часто на одном коньке К реке спускался вне себя От счастья, что и он, дробя Кавалерийским следом лед, Как парные коньки, несет К реке,- счастливый карапуз, Счастливый тем, что лоск рейтуз Приводит в ужас все вокруг, Что все - таинственность, испуг, И сокровенье,- и что там, На старом месте старый шрам Ноябрьских туч; что, приложив К устам свой палец, полужив, Стоит знакомый небосклон, И тем, что за ночь вырос он. В те дни, как от побоев слабый, Пал на землю тупик. Исчез, Сумел исчезнуть от масштаба Разбастовавшихся небес. Стояли тучи под ружьем И, как в казармах батальоны, Команды ждали. Нипочем Стесненной стуже были стоны. Любила снег ласкать пальба, И улицы обыкновенно Невинны были, как мольба, Как святость - неприкосновенны. Кавалерийские следы Дробили льды. И эти льды Перестилались снежным слоем И вечной памятью героям Стоял декабрь. Ряды окон, Не освещенных в поздний час, Имели вид сплошных попон С прорезами для конских глаз.