Николаю Ивановичу Личину Двойным зеленым строем, Вдоль узкого проселка, Под снежной шапкой дремлет И сосенка и елка; Осина коченеет И дрогнет от мороза, И вся в слезах алмазных Плакучая береза; Их предки — в три обхвата, Поодаль от опушки, Взнесли над молодежью Маститые макушки; Вдали дубняк; да Леший — Всех выше головою: Рога торчат сквозь космы;

Копыта под землею... То всех деревьев выше, То ниже мелкой травки, Что топчут чуткой ножкой Букашки и козявки; Владыка полновластный Зеленого народа, Он всей лесной державе Судья и воевода. Зимою он сугробы В овраги заметает, И тропки он лисицам И зайцам прочищает; И снегом он обносит Берлогу медвежонка, И вьет мохнатой лапой Гнездо для вороненка; И волку-сыромахе Он кажет путь-дорогу, И, на смех доезжачим И звучному их рогу, И стае гончих, зверя В трущобе укрывает... А к осени деревья Он холит-сберегает: Под корень их валежник И палый лист, вязанкой, Кряхтя, валит с плеча он Над белою белянкой, Над рыжиком и груздем, Над тонкою опенкой: Укроет; проберется К грибовницам сторонкой И филином прогукнет, И в чаще, за кустами, Засветит, что волчиха, Зелеными глазами. В орешнике змеею Шипит он для потехи, Чтоб девушки у белок Не сняли все орехи. А летом провожает Убогую калику; За девицей, охочей Ходить по землянику, По ягоду малину С смородиною черной, Следит он втихомолку Промеж листвы дозорной; И если бойкий парень Где песенку затянет — Проказник Леший кличем Красавицу обманет, А парня обойдет он... И если где калику, Позарясь на понёву, Котомочку и кику С зашитым подаяньем, Бродяга ждет — дед стукнет На целый лес дубинкой, Конем заржет, аукнет, Грозой и буйным вихрем Вдоль по лесу застонет,— И в самую трущобу Недоброго загонит; Там будет сыт бродяга До третьего до Спаса: У яблонь и у пчелок Накоплено запаса... А в лес зайдет охотник — Опять стучит дубинка, И прячется в трущобе Вся дичь и вся дичинка... Всего любезней вёсны Для деда: припадает К сырой земле он ухом И слышит — всё копает, Всё роется под склепом Своей темницы тесной, Всё дышит жаждой жизни И силою воскресной: И травка, и муравка, И первые цветочки, И первые на волю Пробившиеся почки. Вот всё зазеленело; Летучими цветками И бабочки и мушки Порхают над лугами; Жужжа, роятся пчелы; Поют на гнездах птицы, И на небе играют Весенние зарницы. Дед долго и любовно По лесу ходит-ходит, Порой с былинки малой По часу глаз не сводит. И всё он настороже — С зари до полуночи, Пока уж напоследок Не выбьется из мочи... Устанет, притомится, И спать придет охота — Уйдет в дубовый остров, В любимое болото: Там тина — что перина, Там деду, ночью тихой, Зыбучая постеля С русалкой-лешачихой. Для ней-то он осоку В зеленый полог рядит; Для ней медвежьи ушки, Вороньи глазки садит; Для ней и незабудки — Ковром узорно шитым; Для ней и соловейки По ветлам и ракитам. Для ней-то под Купалу, Полуночью росистой, И папортник бесцветный Цветет звездой лучистой. Сюда уж не добраться Ни вершникам, ни пешим... И спит он... Да летает Недобрый сон над Лешим... И снится деду, будто По всей его дуброве Чудное что творится. И всё как будто внове... Что мчится издалёка Неведомая сила И старую трущобу Всю лоском положила: Подсечен, срублен, свален И сгублен топорами, Кругом весь остров стонет Дрожащими ветвями; Что просека с полвёрсту Идет поверх болота, И вдалеке сверкает Зловещим оком что-то, И мчится, мчится, мчится, И ближе подлетает; Пар из ноздрей и искры; След полымя сметает, Шипит, шипит и свищет, И, словно змей крылатый, Грозит чугунной грудью Груди его косматой... Проснулся, глянул — видит: Не остров, а площадка; Дубов — как не бывало: Всё срублено, всё гладко... Засыпано болото Песком, дресвой и щебнем, И мост над ним поднялся Гранитным серым гребнем, И, рассыпая искры, Далёко в поле чистом Летит змея-чугунка С шипением и свистом.