Теперь, Когда столь много новых книг И многому идет переоценка, Я как-то заново прочел дневник Шевченко. И увидел я Шевченко — Великого упрямца, хитреца, Сумевшего наперекор запретам Не уступить, не потерять лица, Художником остаться и поэтом, Хоть думали, что дух его смирят И памяти о нем мы не отыщем. Итак, Таивший десять лет подряд Свои творения за голенищем, Уволенный от службы рядовой, Еще и вовсе не подозревая Своей грядущей славы мировой, А радуясь, что вывезла кривая,

Устроился на пароходе «Князь Пожарский» плыть из Астрахани в Нижний. Компанья славная подобралась. И ближнего не опасался ближний: Беседуя, не выбирали слов, Сужденья становились все бесстрашней. Был мил владелец рыбных промыслов, Еще милее — врач его домашний. И капитан, прекрасный человек, Открыв заветные свои портфели, Издания запретные извлек, И пассажиры пели, как Орфеи. Читались хомяковские стихи, Вот эти: «Кающаяся Россия», И обличались старые грехи: Мол, времена пришли теперь такие, Что в либеральный лагерь перешел И Бенедиктов даже. Вы бы знали, Как он, певец кудряшек, перевел «Собачий пир»¹ Барбье! В оригинале Стихотворение звучит не столь Блистательно, как в переводе этом. Не стало Тормоза — ведь вот в чем соль! И Бенедиктов сделался поэтом. Вот что рука Шевченко в дневнике С великим восхищеньем отмечала. И «Князь Пожарский» шлепал по реке, Машина все стучала и стучала. Погода становилась холодна, Готовя Волгу к ледяным оковам. Пройдя Хвалынск, читали Щедрина. «Благоговею перед Салтыковым»,— Писал Шевченко. К жизни возвращен, Он радовался и всему дивился. Так в Нижний Новгород и прибыл он, И в Пиунову Катеньку влюбился, И возмечтал, что «Фауста» прочесть Она должна с нижегородской сцены. Но, глупая, отвергла эту честь И страсть его отвергнула надменно. И все-таки он духом не поник: — А я-то думал, что она святая! И многое еще Вместил дневник, И волновался я, его читая. Смотрите! Вот как надобно писать И мемуары и воспоминанья, Писать, чтоб душу грешную спасать, Писать, как возвращаясь из изгнанья! Писать, чтоб сколько уз ни разорви И в чьем ни разуверься дарованье, А получилась повесть о любви, Очарованье, разочарованье! Писать как дикий, чтоб потом тетрадь Без оговорок ринуть всем в подарок И снова воскресать и умирать Таким, каким родился,— без помарок!