Б. Моргунову Итак, живу на станции Зима. Встаю до света — нравится мне это. В грузовике на россыпях зерна куда-то еду, вылезаю где-то, вхожу в тайгу, разглядываю лето и удивляюсь, как земля земна! Брусничники в траве тревожно тлеют, и ягоды шиповника алеют с мохнатинками рыжими внутри. Все говорит как будто: «Будь мудрее и в то же время слишком не мудри!»

Отпущенный бессмысленной тщетой, я отдаюсь покою и порядку, торжественности вольной и святой и выхожу на тихую полянку, где обелиск белеет со звездой. Среди берез и зарослей малины вы спите, партизанские могилы. Есть магия могил. У их подножий, пусть и пришел ты, сгорбленный под ношей,— вдруг делается грустно и легко и смотришь глубоко и далеко. Читаю имена: Клевцова Настя, Петр Беломестных, Кузьмичев Максим,— а надо всем торжественная надпись: «Погибли смертью храбрых за марксизм». Задумываюсь я над этой надписью. Ее в году далеком девятнадцатом наивный грамотей с пыхтеньем вывел и в этом правду жизненную видел. Они, конечно, Маркса не читали и то, что есть на свете бог, считали, но шли сражаться и буржуев били, и получилось, что марксисты были... За мир погибнув новый, молодой, лежат они, сибирские крестьяне, с крестами на груди — не под крестами,— под пролетарской красною звездой. И я стою с ботинками в росе, за этот час намного старше ставший и все зачеты по марксизму сдавший, и все-таки, наверное, не все... Прощайте, партизанские могилы! Вы помогли мне всем, чем лишь могли вы. Прощайте! Мне еще искать и мучиться. Мир ждет меня, моей борьбы и мужества. Мир с пеньем птиц, с шуршаньем веток мокрых, с торжественным бессмертием своим. Мир, где живые думают о мертвых и помогают мертвые живым.