Порой чета голубок над полями Меж черных туч мелькнет перед грозою, Во мгле сияя белыми крылами; Так в царстве вечной тьмы передо мною Сверкнули две обнявшиеся тени, Озарены печальной красотою. И в их чертах был прежний след мучений, И в их очах был прежний страх разлуки, И в грации медлительных движений, В том, как они друг другу жали руки, Лицом к лицу поникнув с грустью нежной, Былой любви высказывались муки. И волновалась грудь моя мятежно, И я спросил их, тронутый участьем, О чем они тоскуют безнадежно,

И был ответ: «С жестоким самовластьем Любовь, одна любовь нас погубила, Не дав упиться мимолетным счастьем; Но смерть — ничто, ничто для нас — могила, И нам не жаль потерянного рая, И муки в рай любовь преобразила, Завидуют нам ангелы, взирая С лазури в темный ад на наши слезы, И плачут втайне, без любви скучая. О, пусть Творец нам шлет свои угрозы, Все эти муки — слаще поцелуя, Все угли ада искрятся, как розы!» «Но где и как,— страдальцам говорю я,— Впервый меж вами пламень страстной жажды Преграды сверг, на цепи негодуя?» И был ответ: «Читали мы однажды Наедине о страсти Ланчелотта, Но о своей лишь страсти думал каждый. Я помню книгу, бархат переплета, Я даже помню, как в заре румяной Заглавных букв мерцала позолота. Открыты были окна, и туманный Нагретый воздух в комнату струился; Ронял цветы жасмин благоуханный. И мы прочли, как Ланчелотт склонился И, поцелуем скрыв улыбку милой, Уста к устам, в руках ее забылся. Увы! нас это место погубило, И в этот день мы больше не читали. Но сколько счастья солнце озарило!..» И тень умолкла, полная печали.